Из предисловия: первый период внешней политики большевиков не нуждается в оправдании с революционно-социалистической точки зрения. Их вожди постоянно заявляли и вели свою политику исходя из того, что помощь и спасение может дать им только международный пролетариат. Не их вина, что надежда эта не оправдалась. После этого они были стиснуты между двумя враждующими лагерями империализма и поставлены перед выбором: или последняя отчаянная схватка, за которою должно было на десятилетия наступить молчание могилы, или же политика «передышки», т.е. видимость ​кавдинского​ ига, балки которого сплетены из ​неувязанной​ соломы и должны рассыпаться и фактически рассыпятся прахом, как только смертельно раненый исполин будет в состоянии пошевелиться и расправить свои члены.

Если бы Советское правительство пожелало «лавировать» между обоими империалистическими лагерями при помощи оппортунистических уловок, то оно, желая остаться в живых, уничтожило бы источники жизни. Но вожди Советской власти сумели еще до сих пор показать, что они знают, где находится единственный источник их силы и их права. Нужно только, на основании настоящей брошюры, проследить, как они отступали шаг за шагом перед превосходными силами со славой и развернутым знаменем, — отступали до последнего горького конца. Но и в этом конце: какая разница между Тильзитом и Брест-Литовском! В ​Тильзите​ один из двух побежденных — царь ​всея​ Руси — ползал на коленях перед цезарем-плебеем, чтобы урвать за счет своего союзника часть добычи. А в Брест-​Литовcке​ мы имеем гордое заявление: «Мы принуждены уступить силе, но мы не торгуемся и не входим в сделку». Между русской революцией и германским империализмом нет соглашательского мира.

Таким образом, революционная честь Советской власти сохранена во внешней политике в такой же мере, как и во внутренней, Это не значит, конечно, что вожди ее объявляются непогрешимыми и стоящими вне всякой критики. Энгельс сказал однажды, что глупости делают во время революции точно так же, как и в более спокойные времена, но он никогда не требовал, чтобы о революции судили по ошибкам, которые могут быть ею совершены.