Автор — литературный критик, эмигрант с 1922 г. Эта книга не типична для Айхенвальда, но она стала одним из самых мощных идеологических ударов по большевикам. Эта книга стала первым изданием, запрещенным в СССР.

Из текста: революция сделалась, и революцию сделали. И поскольку ее сделали, постольку с нею, во всяком случае, поспешили: надо было раньше кончить войну. Теперь ясно, что её победоносное окончание столь же непосильно для после-​революционной​ России, как оно было непосильно для до-​революционной​. И если верно, что Штюрмер и его сторонники хотели во что бы то ни стало и как бы то ни бы то войну прекратить, то ​они​ в этом вполне сошлись с нашей революционной
демократией; они — не больше «изменники», чем она; и, значит, не имеет смысла и оправдания тот лозунг, что революцию надо было сделать во имя войны, ради её успешности. Можно и должно было предвидеть, что войне революция не только не поможет, но и безмерно повредит. Политики не пророки, но они должны быть дальновидны. У нас русские политики помогли Германии. «В борьбе обретешь ты право свое», гласит клич революции; но в той борьбе, в той междоусобице, которую породила революция, не мы обрели свое право, а обретает его тот третий, который радуется, наш общий враг, «наследник ​меченосной​ рати», Зигфрид тевтонской легенды и немецкой реальности.

Революция скомпрометирована. Революция отцвела, не ​успевши​ ​расцвесть​. Революция выродилась. Утомление и разочарование, которые созданы в человечестве ужасной войной, могли бы найти себе исцеление в революции, если бы она удалась. Новый подъем сил, новая вспышка надежды, новая бодрящая Марсельеза должны были бы оживить и освежить Европу в её стремлении к торжеству социальных идеалов; но слишком скоро погасли загоревшиеся было огни, и еще тяжелее и гуще стала человеческая тьма, и еще безнадежнее сделалось на душе. После мрака наступил мрак.

Свобода не вдохнула в нас своего духа, свободы мы не вместили. Одним из самых грустных симптомов этого морального крушения революции является то, что у нас, в России, нет свободы. Снова и снова приходится защищать свободу слова, писать о ней, упорно твердить духовную азбуку. С элементарным, казалось бы, мы покончили, и можно бы идти дальше: но нет, кто-то держит нас, мешает и, как это ни тяжко, в тот момент, когда, по-видимому воплотились самые светлые и смелые мечты отцов и дедов, надо сознаться, что по существу, ​внутренние​ мы остаемся все на том же месте, и все на том же месте терпим горькое фиаско. Слова бездушные, слова опустошенные сохранили свою власть; но часто попытка сказать слово независимое и вольное, ничем не стесненное, встречает отпор со стороны наших новых властей, а властвует над нами новая форма прежнего консерватизма.