Из предисловия Хатчинса Гарри Хэпгуда, американского писателя, журналиста и анархиста: эта книга является ярким доказательством силы человеческого духа. Александр Беркман провел четырнадцать лет в тюрьме — в условиях, пожалуй, более чем суровых и тяжелых. Тюремная жизнь имеет тенденцию разрушать тело, ослаблять разум и извращать характер. Беркман сознательно боролся с этими неблагоприятными, разрушительными условиями. Он заботился о своем теле. Он заботился о своем разуме. Он делал это упорно. Он чувствовал, что безумные идеи пытаются завладеть им. Безумие — естественный результат тюремной жизни. Оно всегда приходит. Этот человек чувствовал его, сознательно боролся с ним и преодолел его. То, что тюрьма повлияла на него — правда. Но он, по сути, спас себя. Общество пыталось уничтожить его, но не смогло.

Это единственная известная мне книга, которая глубоко вникает в развращающую, деморализующую психологию тюремной жизни. Она показывает, картинка за картинкой, набросок за наброском, не только очевидную жестокость, тупость, уродство, пронизывающие это учреждение, но, что очень трогательно, она показывает добрые качества и инстинкты человеческого сердца, извращенные, деморализованные, беспомощно борющиеся за жизнь; прекрасные наклонности, выражающие себя в низменном виде. И Беркман проходит через все это; идеалист, мужественный, бескомпромиссный, искренний, правдивый, не затронутый, как я уже говорил, своим окружением, но остающийся самим собой.

Но есть и другие аспекты книги, которые интересны и ценны в более особом, более ограниченном смысле; аспекты, которые заинтересуют лишь сравнительно немногих, и которые вызовут неприятие и враждебность многих. Русское нигилистическое происхождение Беркмана, его анархический опыт в Америке, его покушение на жизнь Фрика — покушение, предпринятое во время жестокого промышленного кризиса, покушение, предпринятое в результате искренней, хотя и фанатичной веры в то, что он призван своей судьбой нанести психологический удар по угнетенным членам общества — эта часть книги вызовет крайнее несогласие и неодобрение его идей и его поступка.

Но я не вижу причин, почему бы и это, и все остальное не рассматривать как неотъемлемую часть человеческого документа, как часть записи жизни, с ее социальными и психологическими предложениями и объяснениями. Почему бы не попытаться понять честного человека, даже если он чувствует себя призванным к убийству? Там тоже есть свои уроки. Читайте, чтобы понять. Читайте, не чтобы согласиться, но читайте, чтобы увидеть.