Непродуманные военные кампании не были чем-то уникальным в истории. Но слабая англо-американская интервенция под Архангельском в 1918-1919 годах была необычайно неумелой, поскольку основывалась на дезинформации, глубоких географических и политических заблуждениях и обильном выдавании желаемого за действительное. Несомненно, союзники избежали бы больших неудобств, если бы последовали совету американского консула Феликса Коула, который предупреждал, что захватчики будут поглощены огромными просторами Северной России. В регионе преобладали мирные настроения, отмечал Коул, и он точно предсказал, что лишь немногие русские добровольно примут участие в боевых действиях. И генерал Таскер Х. Блисс был, безусловно, прав, когда предположил, что британцы (главные инициаторы этого предприятия) откусили больше, чем могли прожевать. Помимо усиления советской паранойи по поводу зловещих замыслов западных империалистов, вторжение союзников оказалось бесполезной авантюрой, а его очевидные военные уроки были быстро забыты обеими сторонами.

Ни комиссар М. С. Кедров, ни генерал Александр Самойло не выглядят более фанатичными или жестокими, чем их западные коллеги. Даже генерал Ф. К. Пул, при всем его самомнении и позерстве, выглядит скорее жалким, чем зловещим, человеком, попавшим в безвыходную ситуацию, которому мешали оплошности русских политиков и союзных дипломатов, и который даже не был информирован своим собственным правительством о том, что президент Вильсон ограничил американских участников ролью некомбатантов. Самым несчастным из всех был полковник Джордж Э. Стюарт, американский командир, который был послан в Архангельск без надлежащих инструкций и которого затем правительство держало в неведении в течение всей долгой русской зимы.

Так или иначе, все участники интриги оправдывали свои действия как логичные и моральные. Британский военный кабинет рассматривал интервенцию как вполне приемлемую авантюру для восстановления восточного фронта против Германии. Из Лондона казалось абсурдным думать, что большевики могут оказать серьезное сопротивление западным войскам и артиллерии. Президент Вильсон лишь под давлением союзников неохотно согласился на участие, заявив при этом, что он по-прежнему выступает против интервенции в принципе. Он защищал свое решение, руководствуясь гуманитарными соображениями и веря, что ограничил американских участников ролью некомбатантов. Однако, как и в случае с вмешательством Вильсона в дела Мексики, высокоморальная дипломатия привела к далеко не самым приятным результатам. В конце концов, участие Америки не предотвратило установление военной диктатуры вместо демократии в Северной России и не смогло предотвратить окончательный крах белых армий. В защиту Вильсона можно сказать, что он быстро и глубоко разочаровался в британской политике в Северной России и при первой же возможности стремился уйти.

По сравнению с профессиональным ведением войны на западном фронте, военные действия в Северной России были зачастую дилетантскими, а иногда и абсурдными.

Обе стороны были вынуждены полагаться на необученные, плохо мотивированные второсортные войска, оснащенные чем попало. Даже талантливый генерал Эдмунд Айронсайд не смог бы совершить военное чудо в таких условиях. Тем не менее, учитывая многонациональный характер экспедиции и шансы на ее успех, наибольшее удивление вызывает не то, что было несколько мятежей или случаев трусости и некомпетентности, а то, что их не было больше. Призванные в армию американцы, британцы, белогвардейцы и большевики, взаимно ненавидя друг друга, могли с полным основанием считать себя участниками драмы, управляемой далекими абстрактными силами, не зависящими от них. Многострадальный народ Архангельской области мог придерживаться аналогичной точки зрения. Брюс Локкарт, британский представитель в Москве, метко назвал эту кампанию «невероятной глупостью», сравнимой с худшими ошибками Крымской войны.